Моему брату, Бену, и его острому редакторскому перу.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Чем дольше длился обратный отсчёт, тем больше бункер пах страхом.
Прелат хмуро посмотрел на двух джиралханаев, неясно маячивших позади него. Один был покрыт ржаво-красными волосами, а другой — грязно-белыми. Оба воина были такими высокими, что были вынуждены пригибать свои головы в шлемах, чтобы не удариться о низкий плоский потолок бункера. Острозубые бруты с толстыми мускулами неподвижно стояли в молчании, походя на памятник жестокости. Но все мужчины-джиралханаи были склонны к выделению едких феромонов, которые отражали их эмоции, и теперь, незадолго до активации устройства, паническое зловоние этих обычно бесстрашных созданий пропитывало тесную тёмную комнату.
Прелату, Тему'Бетеку, хотелось устроить разнос. Он тщательно подобрал этих двух джиралханаев за их силу и умственную стойкость. И, кроме того, они были достаточно взрослыми, чтобы контролировать свои феромоны. Но Тем придержал язык; отчасти потому, что он не хотел пугать насекомообразных янми'и, которые нервно следили за протеканием последней стадии активации устройства. Но главным образом потому, что Прелат знал: джиралханаи не являлись настоящей причиной его медленно растущего гнева.
Ноздри Прелата с отвращением чувствовали острый, кислый запах воинов, но то, что заставляло его по-настоящему сердиться, являлось наполнявшим его уши без мочек звуком. Звуком, перебивавшим быстрое щёлканье клешней янми'и по светящимся глифам, пронизывающим поверхность обсидиановых стен бункера. Звуком, заглушавшим рокот устройства в испытательной камере, которая располагалась многими уровнями выше. Звуком, настолько приводящим в бешенство, что Прелат наконец нарушил молчание придушённым шипением:
— Почему они поют в такое время, как сейчас?
Министр Подготовки в тёмно-оранжевых одеждах пожал плечами. Его высокий тонкий голос был полон сосредоточения.
— Мы никогда по-настоящему не понимали друг друга.
И министр, и Прелат были сан'шайуум, безволосыми гладкокожими существами с вытянутой шеей, которая выступала вперёд между их плечами. У них были характерные для их вида большие глаза, как у амфибий. Но глаза Прелата были разного цвета: один тёмно-зелёный, а другой тёмно-синий. Считаясь благосклонной в более ранние века, эта черта теперь помечала Прелата как члена генетической линии, которая стала вырожденной и непопулярной.
Министр, Бору'a'Ним, был на два десятилетия старше Прелата. У него были фиолетовые глаза, а с подбородка свисали выраженные мясистые мешки. У обоих была бледно-серая кожа, но у министра она была изрежена морщинами и обтягивала его череп и шею, как мякоть только что очищенного ореха. По традиции большинства сан'шайуум его возраста и высокопоставленного ранга министр сидел, сгорбившись, в чашеобразном титановом троне, который плыл над полом с помощью встроенных антигравитационных модулей. Прелат стоял на своих собственных ногах, его широкие плечи и жилистые руки были крепко прижаты к чёрной тунике. Он свирепо смотрел мимо министра на голографический проектор, встроенный в главную контрольную панель бункера.
На нём в мерцающем столбе лавандового света были уменьшенные изображения троих воинов сангхейли, лишённых доспехов и стоящих на коленях со связанными за спиной руками. Прелат знал, что изображение было односторонним; сангхейли в испытательной камере не могли видеть или слышать что-либо происходящее в бункере. Но их командир, мускулистый воин среднего возраста со светло-коричневой кожей и яркими янтарными глазами, пристально смотрел прямо в записывающий блок, гордый и неустрашимый, ведущий своих спутников в песне.
— Тебе известны слова? — спросил министр.
— Нет, — ответил Прелат.
— Язык сангхейли, конечно же, но у них очень много наречий. Может быть, это боевой гимн… — голос министра затих, когда линия глифов быстро прокрутилась по поверхности контрольной панели. Его пальцы запорхали над замысловатыми символами, вращая их взад-вперёд для лучшей настройки стадии зарядки устройства. — Неважно. Это будет их последним куплетом.
Вначале сангхейли не пели. В самом деле, два молодых воина ревели от боли, когда джиралханаи разрезали сухожилия над их большими раздвоенными стопами, вынудив встать на колени — практическая жестокость, чтобы не дать им отодвинуться слишком далеко от устройства. Командир сангхейли не произнёс ни звука, едва двинув четырьмя сцепленными челюстями, когда джиралханаи сделали разрезы. Когда этот стоический элит отказался упасть, Прелат приказал джиралханаям разбить его колени своими бронированными кулаками — но даже тогда янтарноглазый воин не вымолвил ни слова.
Только когда энергия хлынула в устройство и младший сангхейли застонал от страха, старший наконец прочистил горло и начал петь. Скоро все трое объединились в вызывающей гармонии.
Прелат сжал кулаки. «Мне следовало приказать моим джиралханаям перерезать им горло». Но министр выразился ясно: испытание было бы бесполезным, если бы сангхейли были уже мертвы во время активации устройства.
Рядом с министром последний из глифов запульсировал и выровнялся. Стены бункера завибрировали, когда устройство начало накапливать заряд. Джиралханаи зарычали и янми'и застрекотали в предвкушении, когда министр поднял единственный длинный палец… и мягко коснулся неподвижной поверхности последнего глифа.
Прелат ожидал какого-то звука, что-нибудь весьма громкое, когда устройство сработало. Но вместо этого была оглушающая тишина; звуковой вакуум, который, казалось, вобрал в себя каждый звук. Рычание, щёлканье, пение — даже удивлённый вдох Прелата — исчезли во мгновение ока, когда голографическое изображение испытательной камеры наполнилось ослепляющим светом.
И тем не менее, когда свет поблек, остался призрачный припев. Эхо песни сангхейли звенело в ушах Прелата в течение долгих минут, которые потребовались янми'и, чтобы отключить все предупреждающие и ограничительные системы бункера. Затем министр провёл их через несколько толстых пилообразных защитных дверей к гравитационному лифту, вознёсшему их к испытательной камере, где они осмотрели то, что осталось от сангхейли.
— Фактически, ничего, — сказал министр Подготовки, тщательно изучая результаты анализа воздуха камеры, прокручивая подлокотник своего трона. — Я бы сказал, они испарились. Но это означало бы, что остались какие-то частицы. — Один уголок широкого рта министра изогнулся в улыбке. — Они просто исчезли.
Прелат наблюдал, как янми'и порхали на радужных крыльях вокруг устройства — имевшего десять метров в высоту кольца из мраморного оникса со встроенными блестящими схемами.
Кольцо стояло посередине испытательной камеры — длинной комнаты с белыми перламутровыми стенами, которые высоко вверху изгибались в один свод. Это место и всё в нём было созданием Предтеч — древней исчезнувшей расы, которой и сан'шайуум, и сангхейли поклонялись, как богам — или, скорее, привыкли поклоняться. Ибо, хотя их общая вера была основой Ковенанта, этот тысячелетний союз между сан'шайуум и сангхейли был недавно и необратимо разрушен. Устройство, миниатюрная версия одного из семи священных Ореолов Предтеч, больше не имела никакой религиозной значимости для Прелата. Теперь это был объект, которого следовало опасаться, а не почитать. И он искренне надеялся, что трое воинов сангхейли чувствовали ужас до самого конца.
— Мой лорд, — обратился к министру джиралханай с ржаво-красными волосами грубым, но запинающимся и неуверенным голосом, — возможно ли, что узники могли…
— Их путешествие было коротким и привело в никуда, — огрызнулся Прелат. — Свяжитесь с кораблём и скажите, что можно безопасно приближаться. По прибытии на борт мы отправляемся немедленно.
Джиралханай обменялся недовольным взглядом со своим беловолосым спутником, но они оба склонили головы и вышли из испытательной камеры по участку пола, где раньше находились сангхейли. Прелат заметил, что даже лужи крови цвета индиго от ран сангхейли исчезли, и лохматые ноги джиралханаев не оставили отпечатков, когда воины прошли по камере и исчезли в проходе за её пределами.
— Они отказываются понимать, несмотря на то, что я взывал к ним множество раз, — сказал Прелат.
— Можно ли винить их? — ответил министр. — Вера джиралханаев в Предтеч была сильнее, чем у любого в Ковенанте. Менее чем за три века мы вознесли их от дикости к звездолётам. Они верили — как когда-то и все мы — что Ореолы откроют путь к божественности. — Он махнул рукой над подлокотником своего трона, погашая результаты испытания. — Ты помнишь, что говорил Пророк Истины?
Призвав всё своё спокойствие, Тем'Бетек процитировал один из самых известных афоризмов покойного лидера Ковенанта:
— «Нет ничего сильнее, чем убеждённость новообращённых».
Бору'а'Ним глубже уселся в свой трон. В пронзительном голосе министра чувствовалась усталость, но его слова всё ещё имели всю точность опытного политика.
— Истина сказал и сделал много неудачных вещей, но он был прав насчёт джиралханаев. Они будут делать всё, что им приказывают, пока они верят. И, хотя это испытание, возможно, пошатнуло то, что осталось от их веры в Великое Странствие, оно, без сомнения, доказало обоснованность нашего плана и ясность нашей цели.
Прелат не мог отвести глаз от миниатюрного Ореола.
«Отмщение».
Взмахивая вощёными крыльями, янми'и отстранились от кольца. Прелат мог видеть большую трещину в одной из его мраморных жил, где сгорели некоторые встроенные схемы. Янми'и были умны, а когда представляли собой рой, и ещё больше сообразительны, но это повреждение намного превосходило их технические способности. Дроны нервно замерли, пока министр не отпустил их быстрым взмахом руки, и затем загудели в широкой шахте за кольцом, чтобы изучить, как энергетические системы Предтеч, глубже погружённые в установку, выдержали тестовое испытание.
Когда они прибыли сюда много недель назад, министр Подготовки тщательно обучил янми'и для решения их задач. Но правда была в том, что даже Бору'а'Ним, сан'шайуум, знаменитый своей способностью разбирать и перепрофилировать реликвии Предтеч, по-настоящему не понимал, как работает это устройство. До недавнего времени Ореолы были легендой — предметами веры, тем, что никто из Ковенанта никогда не видел. Только после того, как Ореол был найден и активирован, эта установка и другие подобные ей вскоре оказались на люминариях и другом сканирующем оборудовании кораблей Ковенанта для исследования глубокого космоса.
— Если бы только Истина рассказал мне об этой установке раньше... — Министр потянул одну из многих свободных нитей в его одеянии. Тяжёлая одежда была украшена платиновой парчей, которая раньше ослепляла, но теперь была грязной и потрёпанной. Они были в бегах уже несколько месяцев с момента падения священного города, "Высшего Милосердия". Министр не спал целыми днями, готовясь к тестовому испытанию устройства, и сейчас некоторые нотки гнева Прелата проникли и в голос Бору'a'Нима, пока тот разглядывал кольцо утомлёнными глазами. — Я мог бы перенести этот прототип на "Высшее Милосердие" — и бросил бы на это все ресурсы моего Священного Обязательства! Но теперь всё потеряно. Всё впустую.
Прелат вздрогнул, охваченный внезапной грустью. Он услышал слабое эхо другой песни…
Министр смягчил свой тон.
— Прости меня, Тем'Бетек. Мои потери были ничем по сравнению с твоими.
— Множество умерли в тот день, мой лорд.
— Но я остался жив. И потому я навечно у тебя в долгу.
Министр опустил длинную шею и голову, слегка наклонившись вперёд на своём троне. Прелат поклонился в ответ, хотя мышечная память побуждала его встать на колени. Согласно старой иерархии Ковенанта министр Бору'а'Ним во много раз превосходил его. Тем'Бетек был солдатом, названным покровителем министра. Но после того, как Тем устроил их побег с "Высшего Милосердия", Бору'а'Ним ясно дал понять: теперь они были партнёрами, с разными, но одинаково важными ролями в исполнении своего плана.
— Приведи ко мне Полчелюсти и его корабль, — сказал министр. Он слегка подтолкнул трон локтём ближе к Прелату, потянулся и положил руки на плечи младшего сан'шайуума. — И я обещаю: мы заставим сангхейли заплатить за всё, что они сделали.