ГЛАВА ПЯТАЯ
Жатва, 21 декабря 2524 г.
---
Когда вагонетка отделилась от Тиары, Эйвери испытал моментальное головокружение. Искусственная гравитация станции не была особенно сильной, но вагонетке по-прежнему требовались магнитные затворы ради поддержания временного контакта со сверхпроводящим покрытием третьего подъёмника, чтобы освободиться. После нескольких километров затворы втянулись и голову Эйвери перестало кружить; отныне для снижения требовался лишь массивный канат Жатвы.
Гостеприимный компьютер вагонетки объявил через громкоговоритель, что путешествие с геостационарной орбиты в Утгард, экваториальную столицу Жатвы, займёт чуть меньше часа. Потом, уже через меньшие динамики в сидении Эйвери, он спросил, не хочет ли тот послушать официальное планетарное приветствие колониальной администрации. Эйвери глянул на Хили, всё ещё возящегося со своими ремнями несколькими сидениями левее. Не горя желанием провести весь путь за парированием неудобных вопросов от медика, он согласился. Штаб-сержант тут же почувствовал, как в его оливково-серых штанах завибрировал коммуникатор. Он вытащил его из кармана и постучал по сенсорному экрану планшета, соединяя его с сетью вагона. Затем он вытащил встроенные в устройство ушные вкладыши и ввинтил их на положенное место. Как только губчатые насадки заполнили собой ушные каналы, гул в вагоне сошёл до низкого шума. В этом подобии тишины компьютер начал свою записанную речь.
— От имени колониальной администрации, добро пожаловать на Жатву — рог изобилия Эпсилон Инди! — зазвучал с энтузиазмом мужской голос. — Я искусственный интеллект, ответственный за агрокультурные операции этого мира. Пожалуйста, зовите меня Маком.
На экране появилась официальная печать администрации — надвигающийся профиль традиционного орла в кругу из семнадцати сияющих звёзд, по одной на каждый мир ККОН. Под крылом птицы ютилась группа колонистов. Их глаза, полные надежды, смотрели на флот гладких колониальных кораблей, взлетающих параллельно приподнятому клюву орла. Изображение знаменовало экспансию с помощью единства и в свете Восстания казалось Эйвери скорее наивным, нежели вдохновляющим.
— Для каждого человека на каждом из наших миров Жатва означает пища. — На фоне лёгкого говора Мака заиграли первые высокие аккорды планетарного гимна Жатвы. — Но что позволяет нам выращивать такое изобилие свежей и здоровой пищи?
Речь остановилась ради драматичного эффекта, и в этот момент в обзорном окне напротив сидения Эйвери появился северный полюс Жатвы — выраженное тёмно-синее море без какого-либо льда, окружённое слегка изогнутым побережьем.
— Всего два слова, — продолжил Мак, отвечая на собственный вопрос. — География и климат. Суперконтинент Эдда покрывает больше двух третей Жатвы, создавая изобилие пахотных земель. Два малосолёных моря — Хугина на севере и Мунина на юге — являются основными источниками-
Хили похлопал Эйвери по плечу, и штаб-сержант вынул один из наушников.
— Хочешь что-нибудь? — спросил медик, кивая в сторону пищевых автоматов и кулеров под обзорным окном. Эйвери покачал головой: нет.
Хили перескочил через ноги Эйвери и протиснулся вдоль кресел до конца ряда.
В вагонетке было достаточно гравитации для того, чтобы Хили смог совершить контролируемый спуск по серии лестниц, протянуть себя вдоль перил и добраться до открытой общественной зоны перед торговыми аппаратами. Но стоило медику попытаться пройтись, как земля ушла у него из-под ног, и он упал вперёд на вытянутые руки. Эйвери заметил в дурачестве Хили намёк — словно тот играл на публику. Если так, то сработало. Кое-кто из техников Тиары, сидящих в ярусных сидениях справа от Эйвери, поаплодировали и засвистели, пока медик пытался вернуться на ноги. Хили повёл плечами и со смущённой улыбочкой типа "что поделаешь?" продолжил идти в сторону аппаратов.
Эйвери нахмурился. Хили был из тех, кто нравился ему, когда он впервые присоединился к морпехам — шутником и баламутом. Тем типом рекрутов, которые словно обожали навлекать на себя гнев инструкторов по строевой подготовке. Но в той части корпуса, где служил Эйвери, таких было немного. И сколь бы не нравилось ему это признавать, он так привык к вечно угрюмым морпехам из отдела спецопераций, сражающихся с Восстанием, что теперь с трудом понимал любого, кто не разделял их сугубо делового подхода к военной службе.
— Восемьдесят шесть процентов Эдды находится в пятистах метрах над уровнем моря, — продолжал Мак. — Однако единственная заметная перемена в высоте присутствует только вдоль Биврёста — того, что вы зовёте нагорьем — который разрезает континент по диагонали. Посмотрите. Сейчас вы уже должны его видеть, к западу от Утгарда.
Эйвери извлёк оставшийся наушник. Вид говорил сам за себя. Он мог разглядеть северо-восточную оконечность Биврёста, скрытую под перистыми облаками — яркую покатость из сланцевой глины, которая начиналась на северных равнинах к югу от моря Хугина и уходила на юго-запад в сторону экватора. Из-за положения обзорного окна Эйвери не мог посмотреть прямо вниз. Но смог представить картину: низкий полукруг из семи освещённых солнцем нитей Тиары, спускающихся под углом к Утгарду.
Миновало много минут, а затем обзорное окно наполнилось палитрой пёстрых цветов. Жёлтое, зелёное и коричневое — всё являло собой увеличивающуюся сетку полей, иссечённых серебряными линиями. Эйвери разумно предположил, что последние были частью железных дорог с магнитной подвеской — семь основных линий, исходящих из складов в основании каждого из лифтов и разделённых на ответвления поменьше, словно жилки листа.
Компьютер вагонетки вновь заговорил по громкоговорителю, призывая пассажиров вернуться на свои места для посадки в Утгарде. Но техники так и продолжали пить пиво из кулеров вместе с Хили, когда в поле зрения выросло одно из зданий столицы. Горизонт не был запоминающимся — всего несколько десятков башен, ни одна не выше двадцати этажей. Все здания, впрочем, имели современные стеклянные конструкции, свидетельствовавшие о том, какой длинный путь проделала Жатва с последнего визита Эйвери. В то время город представлял собой всего несколько блоков поликретовых заготовок, а население всей колонии составляло пятьдесят, от силы — шестьдесят тысяч человек. Сверившись с коммуникатором ещё раз перед тем, как отложить его, он узнал, что численность выросла до чуть более трёхсот тысяч людей.
Здания внезапно исчезли, и вагонетка потонула в темноте, погружаясь в опору третьего лифта — массивный монолит из поликрета, соединённый с просторным складом, где своей очереди на подъём ожидали десятки грузовых контейнеров. Эйвери подождал, пока техники уйдут, после чего присоединился к Хили в багажном отсеке. Достав свои вещмешки, они вышли из пассажирского терминала опоры, моргая глазами от полуденного света Эпсилон Инди.
— Аг-миры, — заворчал Хили. — Жарче только в парилке.
Густой экваториальный воздух в одночасье увеличил впитывающие свойства их униформ. Пока оба солдата топали на запад, спускаясь по мощённому плиткой скату к просторному, усаженному деревьями бульвару, одежда уже прилипла к их нижнему белью. Напротив тротуара стояло бело-зелёное такси. Полоса гололенты вдоль его пассажирской двери высветила простое сообщение: «ТРАНСПОРТ: ДЖОНСОН, ХИЛИ».
— Открывай! — заорал Хили, для верности треснув кулаком по крыше такси. Машина подняла похожие на крылья чайки двери и распахнула багажник. Уложив мешки, Эйвери уселся на водительское кресло, а Хили устроился на переднем сидении. В приборной панели загудели вентиляторы, и влажный воздух наполнился холодным ветром.
— Здравствуйте, — прочирикал седан, втягиваясь в редкое движение по бульвару. — Мне было поручено доставить вас в... — Наступила пауза, пока машина готовила ответ. — Гарнизон. Колониального. Ополчения. Шоссе Глэдшейма. Съезд двадцать девять. Всё правильно?
Хили слизнул пот с верхней губы. Во время спуска вагонетки он умудрился выпить приличное количество пива, и теперь его слова прозвучали немного невнятно. — Ага, но у нас остановочка намечается. Нобелевский проспект, сто тринадцать.
— Подтверждаю. Сто три-
— Отставить! — гаркнул Эйвери. — Продолжать ранее подтверждённый маршрут!
Спутанный на мгновение седан замедлился, затем свернул налево с бульвара, граничащего с северным краем длинного, покрытого травой парка — центральной аллеей Утгарда.
— И что это ты вытворяешь? Один из технарей рассказал мне про местечко с очень дружелюбными девчонками. Я подумал, пока мы-
— Автомобиль, я веду, — оборвал Эйвери Хили.
— Вы принимаете на себя всю ответственность за-
— Да! И дай мне карту.
Из перегородки в панели появился компактный руль. Эйвери прочно сжал его обеими руками.
— Ручное управление подтверждено, — откликнулся седан. — Пожалуйста, ведите осторожно.
Пока Эйвери нажимал на кнопку на руле, связанную с акселератором седана, на внутренней поверхности ветрового стекла возникла призрачная сетка окружающих улиц. Эйвери тут же запомнил маршрут. — Убери карту. И хватит уже продувать нас.
Вентиляторы замедлились, и влажность, затюканная, но не побеждённая, снова начала подкрадываться.
— Ладно, Джонсон, — вздохнул Хили, засучив рукава рубахи. — Ты в этом новенький, так что давай поясню. На то, чтобы вести БПКО, есть лишь несколько причин. Во-первых, нарваться на пулю становится очень трудно. И во-вторых, это лучший из известных мне способов отведать колониальных цыпочек всякого рода.
Эйвери без предупреждения сменил полосы движения. Хили здорово качнуло в сторону пассажирской двери. Медик выпрямился с раздражённым вздохом.
— В Эридане униформа тебя прикончит. А здесь? Поможет тебе переспать.
Эйвери заставил себя сделать три глубоких вдоха и снизил давление пальцем на акселератор. Слева от него, в центре аллеи, фонтан выстреливал высоко в воздух шлейфы воды. Дымку несло через весь бульвар, превращая пыльное лобовое стекло седана в рябые грязные разводы. Дворники автоматически и быстро очистили обзор.
— Моя униформа означает одно и то же, куда бы я ни отправился, — спокойно произнёс Эйвери. — Она говорит людям, что я морской пехотинец, а не какой-нибудь флотский кальмар, который и стрелять-то не стрелял ни разу, не говоря уже о том, чтобы пустить пулю в кого-то ещё. Моя униформа напоминает мне о кодексе поведения ККОН, который предельно чётко запрещает распивание алкоголя и братание с гражданскими. — Он выждал, пока Хили слегка выпрямится на своём месте. — И что важнее, моя униформа напоминает мне о людях, которых больше нет в живых, чтобы надеть её.
В голове Эйвери вспыхнуло воспоминание — призрачные очертания отряда морских пехотинцев внутри ресторана, сияющие ярким белым цветом через тепловизионную камеру беспилотника. Он отвёл глаза от дороги, впившись ими в Хили.
— Пороча униформу, ты порочишь их. Понял меня?
— Да, понял, — сглотнул медик.
— И с этого момента моё имя — штаб-сержант Джонсон. Усёк?
— Я понял, — состроил гримасу Хили и отодвинулся, чтобы выглянуть в окно. О том, что у него на уме, говорить было излишне; Эйвери чётко разглядел это по тому, как он скрестил руки на груди: «Я понял, козёл».
Как только такси приблизилось к концу аллеи, Эйвери помчался через перекрёсток мимо внушительного гранитного здания парламента Жатвы. Дом в форме литеры I окаймляли низкий железный забор и хорошо ухоженные сады. Его крыша была покрыта побелевшей от солнца пшеничной соломой.
Эйвери высказался напрямую. И теперь жалел об этом. Они с Хили были одного и того же звания, но он только что повёл себя с ним как с желторотым новичком. «И когда я стал таким лицемером?» — задумался Эйвери, ещё сильнее сжав руками руль. Попойка в Зоне три дня назад была не первым случаем, когда он сам напивался в униформе. Эйвери уже собирался выдавить из себя извинение, когда Хили буркнул: — О, и ещё, штаб-сержант Джонсон. Тормозните, когда будет возможность. Старшине первого класса Хили нужно проблеваться.
Три молчаливых часа спустя они съехали с Биврёста и углубились в прерии Иды. Над идеально прямым двухполосным шоссе в окружении оранжево-розовых размывов опускалась Эпсилон Инди. Из-за маленького диаметра Жатвы горизонт, пусть и слегка, но был заметно изогнут, словно лук, подчёркивающий контуры пшеничных полей, возникших за Идой после многих сотен километров фруктовых рощ. Эйвери опустил окна машины, и ворвавшийся в кабину воздух был уже не таким невыносимо жарким. Военный календарь ККОН, привязанный к Земле, гласил, что сейчас был декабрь. Но на Жатве царила середина лета — разгар посевного сезона.
Едва последние лучи Эпсилон Инди скрылись за горизонтом, округу быстро затопила чернильная тьма. Вдоль шоссе не было освещения, да и поселений не наблюдалось. У Жатвы не было лун и, хотя некоторые из четырёх других планет системы сияли необычно близко, их отражённого света не хватало для освещения пути. Включив фары седана, Эйвери заметил указатель съезда и свернул на север от шоссе. Машина вздрогнула, сцепляясь с рыхлым гравием уходящей вверх наклонной дороги. Несколько аккуратных поворотов среди пшеницы, и они достигли плаца, окружённого довольно новыми одноэтажными поликретовыми зданиями: столовой, казармами, автопарком и сортировочным постом — всё та же строгая планировка, какую Эйвери видел уже не раз.
Когда он обводил седан вокруг флагштока плаца, фары машины озарили человека, сидящего на ступенях столовой и выкуривающего сигару. Запах, проникающий через окна автомобиля, ни с чем нельзя было спутать — Sweet William, самая предпочитаемая марка у каждого офицера корпуса. Остановив седан, Эйвери вышел и быстро отдал честь.
— Вольно. — Капитан Пондер сделал длинную затяжку. — Джонсон и Хили, верно?
— Так точно, сэр! — ответили оба солдата в унисон. Пондер медленно встал со ступеней.
— Рад вашему прибытию. Давайте помогу со шмотками.
— Всё в порядке, сэр. У нас только два мешка.
— Путешествуй налегке, чтобы первым в бой попасть, — улыбнулся капитан.
Подойдя к ступеням, Эйвери мог сказать, что Пондер был на несколько дюймов ниже, чем казался, и чуть менее широк в плечах. Казалось, будто капитану было где-то за пятьдесят. Однако стрижка "бобриком", волосы с сединой и загорелая кожа придавали ему вид вполне здорового человека для своего возраста, если не считать того факта, что у него отсутствовала правая рука. Подметил Эйвери и то, что рукав у защитной рубахи Пондера был подогнут до отсутствующего локтя и аккуратно приколот к его боку. Он перестал пялиться. Ему довелось повидать множество людей с ампутированными конечностями. Но всё же редко когда можно встретить на действительной службе морпеха, не оснащённого постоянным протезом.
Пондер кивнул в сторону седана.
— Извините за гражданскую машину. "Вепри" должны были быть здесь ещё неделю назад. Задержка доставки, хотите верьте, хотите нет. Другой мой взводный сейчас в Утгарде, пытается разыскать их.
— Что насчёт рекрутов? — спросил Эйвери, вытаскивая вещмешки из седана.
— Понедельник. У нас ещё целые выходные до начала работы.
Эйвери закрыл багажник. Едва он отошёл, автомобиль отъехал назад вокруг флагштока и по своим бороздам отправился обратно на шоссе.
— Какой взвод мой? — спросил Эйвери.
— Первый. — Пондер ткнул сигарой в одну из двух казарм на южном краю плаца. Хили взвалил свой мешок на плечо.
— Мне спать рядом с пехотинцами, сэр?
— Только до тех пор, пока не расчистят место в сортировке. Какой-то умник из снабжения выслал до хрена припасов. Наверное, попутал здешний гарнизон с каким-нибудь госпиталем на Дани.
Хили усмехнулся. Эйвери промолчал; он был слишком хорошо знаком с тем, с какими потерями в полевых госпиталях имели дело.
— Торговые автоматы в столовой работают, если хотите чего-нибудь, — продолжил капитан. — Или можете идти отдохнуть. Я запланировал брифинг на семь тридцать, чтобы перейти на тренировочный график и убедиться, что первую фазу мы начали правильно.
— Что-нибудь ещё на сегодня, сэр? — спросил Эйвери. Пондер плотно сжал зубами сигару.
— Ничего, что не потерпело бы до утра.
Эйвери посмотрел, как пепельный кончик на сигаре Пондера сверкнул в темноте. Затем он отсалютовал и зашагал к казармам 1-го взвода. Хили шёл позади по зыбкому гравию.
Капитан проследил за тем, как они пересекли пятна света, отбрасываемые возвышающимися над плацом дуговыми фонарями. Он знал, что некоторые вещи не терпят отсрочки. Пондер выбросил сигару и придавил её ботинком, а затем направился к своим покоям, прилегающим к автопарку.
Полчаса спустя Эйвери уже распаковался. Всё снаряжение было аккуратно уложено в стенной шкафчик его гнезда взводного — маленькой комнатки в передней части казармы с одной стороны от её входной двери. Он мог слышать, как в задней части казармы, всё ещё доставая вещи из своих мешков и раскладывая их на кровати, что-то мычал себе под нос Хили.
— Эй, штаб-сержант Джонсон, — крикнул медик. — Мыла не найдётся?
— Проверь душ, — стиснул зубы Эйвери.
Как бы неприятно ни было то, что Хили теперь ловил удовольствие от предыдущего приказа Эйвери, бросаясь в него его же формальностью, штаб-сержант всё же был рад возможности слышать медика через стены своей комнаты. Эйвери по опыту знал, что почти вся работа строевых инструкторов заключалась в том, чтобы просто удерживать изнурённых рекрутов от нападок друг на друга — то есть самому быть предметом их гнева и, если работа сделана правильно — их возможного восхищения. Но знал Эйвери и то, что когда-нибудь его взвод вернётся в казармы обозлённым и алчущим драки как раз из-за того, что он их измотает. По крайней мере, тогда он сможет услышать из своего гнезда любую суматоху и вмешаться прежде, чем ситуация выйдет из-под контроля.
— Ладно, это только на одну ночь, — продолжил Хили примирительным тоном. — Если завтра я не смогу привести в порядок сортировку, то просто лягу спать с как-бишь-там-его-зовут.
— Ты о капитане? — спросил Эйвери, набросив на свою постель коричневое шерстяное одеяло. Какой жаркой ни была бы погода, он должен показать рекрутам, как правильно стелить кровать.
— Нет, я о другом взводном. Секундочку, сейчас проверю свой коммуникатор.
Широкими взмахами ладоней Эйвери разгладил одеяло. Затем он начал заправлять углы, загибая их так, что его собственный строевой инструктор гордился бы им.
— Бёрн, — крикнул Хили. — Штаб-сержант Нолан Бёрн.
Эйвери замер, наполовину втиснув руки под матрас. Неприкрытые пружины кровати несильно упёрлись ему в ладони.
— Знаешь его?
Эйвери закончил с углом. Он встал и потянулся за подушкой и чехлом.
— Да.
— Ха. Знал, что он тоже будет здесь?
— Нет.
Эйвери запихнул подушку отработанным движением.
— Вы друзья?
Эйвери не вполне знал, как ответить на этот вопрос.
— Я давно его знаю.
— А, теперь понял, — голос Хили изменился, оповещая о грядущей насмешке. — Вам, голубкам, наконец-то перепала возможность побыть вместе, а я могу заревновать.
Эйвери услышал смешок, за которым последовал звук застёгивания молнии на вещмешке.
— Как думаешь, что там с рукой у капитана?
Эйвери не ответил. Его внимание привлекло всё усиливающееся рычание двигателя "Вепря", свернувшего с шоссе. Лёгкая разведывательная машина резко остановилась у двери казармы. Её двигатель рыкнул и замолчал, и вскоре Эйвери услышал хруст приближающихся сапог. Он быстро подошёл к своему ящичку, раздвинул аккуратные ряды своих футболок и штанов и вытащил ремень из лаковой кожи с яркой медной пряжкой, на которой был отштампован орёл ККОН и эмблема земного шара.
Дверь казармы позади него распахнулась. Эйвери затылком ощутил сквозняк.
— Отличная кровать, — проговорил штаб-сержант Бёрн. — После месяца в госпитале глаз на такие вещи сам собой падает.
Эйвери сжал ремень до такой степени, что спрятал его в ладони, закрыл шкафчик и повернулся лицом к своему бывшему товарищу-командиру отряда. Бёрн больше не носил шлем с серебряным зеркальным щитком, который был на нём в тот день, когда Эйвери не смог выстрелить в женщину-повстанца в ресторане — день, когда Бёрн потерял весь свой отряд. Но с тем же успехом он мог и не снимать его. Леденяще-голубые глаза были столь же непроницаемыми.
— От всех этих перемен, — пояснил Бёрн с насмешкой, — я мочился и обсирал все простыни, потому что был слишком накачан обезболивающим, чтобы контролировать себя. Когда медсёстры давали мне новые простыни, они всегда заправляли их или слишком, или недостаточно туго.
— Рад тебя видеть, Бёрн.
— Но это? — продолжил Бёрн, игнорируя приветствие Эйвери. — Это знатная кровать.
И без того изрезанное лицо штаб-сержанта пересекали новые, розовые шрамы — знак того, что щиток его шлема разлетелся вдребезги от взрыва. Зазубренный шов от осколочной травмы пробегал от левого виска и над ухом. Его чёрные волосы, должно быть, полностью сгорели; даже несмотря на уставную короткую стрижку Эйвери мог заметить, что они отрастали лоскутами.
— Я рад, что ты в порядке, — сказал Эйвери.
— Неужели? — полуботинок Бёрна напрягся. После многих лет совместной службы Эйвери безошибочно понял значение этого жеста. Но он хотел, чтобы Бёрн кое-что знал.
— Они все были хорошими людьми. Мне жаль.
Бёрн покачал головой. — Мало жалеешь.
Для человека своих габаритов Бёрн двигался с поразительной скоростью. Расправив плечи, он бросился на Эйвери и пригвоздил его к шкафчику. Сцепив руки за спиной Эйвери, он сжал их, грозясь переломать тому рёбра. Ощутив боль, Эйвери судорожно вздохнул и обрушился лбом на нос Бёрна. Бёрн заворчал, ослабил хватку и отступил назад. В мгновение ока Эйвери нырнул ему за спину, натянув ремень между руками. Обернув петлю вокруг шеи Бёрна, он крепко сжал её, отчего тот выпучил глаза. Эйвери не пытался убить своего товарища — только приструнить. Бёрн был тяжелее его по меньшей мере на двадцать килограммов, и Эйвери хотел как можно скорее лишить его этого преимущества.
Однако Бёрн не собирался так просто сдаваться. Со сдавленным, но могучим воплем он потянулся через плечи, схватил Эйвери за запястья, наклонился вперёд и высоко подбросил его на своей спине. Затем Бёрн взялся молотить Эйвери о деревянные стены комнаты с такой силой, что крашеная фанера пошла трещинами.
Зубы Эйвери содрогнулись. Во рту появился вкус крови. Но каждый раз, когда Бёрн наклонялся вперёд для очередного рывка назад, Эйвери сжимал ремень крепче. Бёрн начал хрипеть. Эйвери мог видеть, как на шее у него вздулись вены, а уши начали приобретать багряный оттенок. Но всего за мгновение до того, как потерять сознание, Бёрн врезал Эйвери каблуком своего ботинка прямо по незащищённому паху. За несколько секунд до того, как его противник овладел бы ситуацией, Эйвери подвёл ногу под голени Бёрна и подножкой сбросил того на кровать. Не долетев, Бёрн приложился лбом о раму и обмяк. Когда Эйвери перевернул его, подняв кулак, чтобы покончить с этим, от его паха к руке растеклась обессиливающая боль. Бёрн моргнул глазами, стараясь смахнуть кровь, текущую из раны на виске, и Эйвери нанёс удар в половину силы. Однако Бёрн был лишь оглушён. Он поднял огромную руку и поймал кулак Эйвери в свою железную хватку.
— Почему ты не выстрелил? — буркнул Бёрн.
— Там были гражданские, — простонал Эйвери.
Бёрн ударил другой своей ладонью по животу Эйвери, сжав его футболку в кулаке. Мощным толчком своих бёдер он перебросил своего коллегу через плечи по направлению к двери казармы. Из лёгких Эйвери вырвался весь воздух, когда он приземлился на спину в узком коридоре снаружи своего гнезда.
— У тебя был приказ! — зарычал Бёрн, поднимаясь на ноги.
Грудь Эйвери напряглась, пока он вставал с пола.
— Там был ребёнок, мальчик.
— А как же моя команда?!
Бёрн неуклюже двинулся к Эйвери и нанёс удар правой сверху. Однако Эйвери блокировал его левым предплечьем и ответил мощным ударом сплеча справа. Пока голова Бёрна была запрокинута в сторону, Эйвери ударил коленом ему по почкам. Чего он не ждал, так это того, что Бёрн навалится на него и оттеснит к стене коридора. Эйвери ощутил, как его левое плечо вывихнулось, а потом вернулось на обычное место. Он моргнул от боли, открываясь Бёрну. Другой штаб-сержант в долгу не остался и быстро схватил его за шею.
— Они учили тебя быть убийцей, Эйвери. Учили нас обоих. — Бёрн поднимал его по стене, пока ботинки не задёргались в полуметре от пола. Свет от ламп казармы, казалось, потускнел, и Эйвери увидел звёзды. Он попытался лягнуть оппонента, чтобы освободиться. Без толку.
— Тебе не спрятаться от этого, — ухмыльнулся Бёрн. — И тебе уж точно не спрятаться от меня.
Эйвери уже готовился отойти в мир иной, когда услышал металлический щелчок: кто-то передёрнул затвор пистолета.
— Штаб-сержант Бёрн, — сказал твёрдо Пондер. — Отставить.
Бёрн сжал горло Эйвери ещё крепче.
— Это личное.
— Отпусти его, или я стреляю.
— Врёшь.
— Нет, морпех, — голос капитана был предельно ледяным. — Я серьёзно.
Бёрн разжал руки, и Эйвери плюхнулся спиной к стене. Хватая ртом воздух, он посмотрел на дверь казармы. Капитан держал табельный пистолет M6 в протезе, заменяющем потерянную руку. Перед глазами Эйвери предстали яркие титановые суставы, которые были пальцами Пондера, и углеродное волокно мускулатуры предплечья.
— Я знаю цифры, — прервал тишину Пондер. — Тридцать восемь погибших гражданских, трое из твоего отряда убиты. Ещё я знаю, что штаб-сержант Джонсон не в тюрьме и не обвинён в неисполнении обязанностей. И покуда меня это волнует, никому не нужно знать подробности.
Бёрн сжал кулаки, но не шевельнул ими.
— Ты зол, я это понимаю. Но всё закончится сегодня. — Пондер перевёл взгляд на Эйвери. — Если у тебя осталось что-то ещё, сейчас самое время.
— Сэр, нет, сэр, — прохрипел Эйвери.
Пондер перевёл взгляд на Бёрна.
— А у тебя?
Не колеблясь, Бёрн с размаху ударил Эйвери кулаком по лицу. Эйвери упал на колено.
— Так-то лучше, — проворчал Бёрн.
Эйвери сплюнул кровь на пол казармы. Он не бежал, но Бёрн всё же последовал за ним — подал прошение на перевод с операции "Требушет", как и он. Эйвери знал, что что-то здесь было не так, и это переполняло его гневом даже больше, чем любой удар исподтишка.
— Последний шанс, Джонсон, — сказал Пондер.
Эйвери встал и врезал с достаточной силой, чтобы голова Бёрна дёрнулась в сторону плеча. Один из зубов Бёрна отскочил от пола и остановился подле Хили. Медик уже пробирался вперёд от своей койки, взвешивая один из своих ботинков, как дубинку, по всей видимости собираясь попытаться разнять дравшихся по-своему.
— Боже, — прошептал он, уставившись вниз на зуб.
— Мы закончили, — Пондер опустил пистолет. — Это приказ.
— Есть, сэр, — сказали вместе Эйвери и Бёрн. Капитан одарил каждого штаб-сержанта последним выразительным взглядом, а затем двинулся вниз по ступенькам казармы. Дверь за ним с грохотом закрылась, чуть приоткрылась на скрипящих петлях и с новым стуком вернулась на место.
— Я не обучался на стоматолога, — сказал, запинаясь, Хили в повисшей тишине. Он присел и подобрал зуб Бёрна.
— Неважно. Что сделано, то сделано. — Бёрн одарил Эйвери настороженным взглядом и пососал кровавую ямку на месте потерянного клыка. — Но этого я не забуду.
Медленно повернувшись, Бёрн последовал в ночь следом за Пондером.
— Я отправляюсь в сортировку, — заявил Хили.
— Хорошо, — ответил Эйвери, потирая челюсть. При теперешнем настроении ему меньше всего хотелось, чтобы Хили своими разговорами не давал ему заснуть.
— За аптечкой. А потом я вернусь.
— Уверен, что всё ещё хочешь спать у меня? — вскипел Эйвери, пока Хили проходил мимо.
Медик встал в проходе. Впервые за всё время их знакомства Эйвери заметил в его почти вечной ухмылке успокаивающий намёк.
— Ты просто нечто, Джонсон. А этот парень? — кивнул Хили в сторону затихающих шагов Бёрна. — Он же зашибёт меня во сне.