Halo: "Контакт на Жатве" [Contact Harvest] - читать онлайн

Содержание материала

ЭПИЛОГ

"Высшее Милосердие", момент Восхождения.

---

Стойкость крепко сжал свои длинные пальцы на потёртых подлокотниках трона и постарался держать шею прямо, пока пара советников (один от сан'шайуум, а второй от сангхейли) подгоняли под него мантию — бронзового цвета треугольник с рифлёными краями, разделённый посередине и скреплённый дужкой, лежащей у него на плечах. Мантия идеально обрамляла корону, ныне венчавшую его лысую голову — тугой медный пилеолус, откинутый назад к зубчатому венцу из позолоченных обводов.

— Да снизойдёт на вас благословение Предтеч! — провозгласил советник сан'шайуум.

— А вместе с этим, — добавил его коллега-сангхейли, — и на Девятый Век Восстановления!

После этого обычно спокойная палата Верховного совета взорвалась восторженными возгласами. Сангхейли по одну сторону широкого центрального прохода и сан'шайуум — по другую встали со своих многоуровневых мест и что есть мочи попытались перекричать друг друга. В конечном итоге это удалось сангхейли, но скорее за счёт большего объёма их лёгких, чем превосходства в рвении. Век Сомнения закончился, и такому событию могли возрадоваться все ковенанты.

Стойкость свесил парчовые рукава своих новых, блестящих, алых одеяний и попытался откинуться назад, но тут же обнаружил, что если наклонится слишком сильно, то его мантия зацепится за ручки трона. Вздохнув, он решил позировать и дальше, смотря на это как на очередное непредвиденное бремя.

С момента открытия реликвария все циклы уходили у него на занятие самым изнурительным видом политики — поиском компромиссов и выстраиванием коалиции. Советники не спешили поддерживать министра и его сторонников в стремлении сместить прежних Иерархов, но не потому, что они противились смене власти, а оттого, что понимали: сопротивление было мощным орудием переговоров. Пока старые союзы рушились, а на смену им приходили новые, предстояло заключать сделки. И к тому времени, когда поддержка Стойкости была сформирована, он связался с бoльшим количеством противоречивых дел, чем надеялся когда-либо уладить. Но таковы были превратности политики — сегодняшняя сделка была почвой для завтрашних прений — и, хотя Стойкость надеялся, что его соратники-Иерархи вскоре возложат и на себя бремя правления, он не спешил делать выводы.

Пока советники продолжали ликовать, Стойкость взглянул на вице-министра Спокойствия, сидящего справа от него. Мантия вице-министра была того же размера и веса, что и у Стойкости, а откинутая назад корона — почти такой же высокой. Но если Спокойствие и ощущал себя обременённым своими регалиями, то не показывал виду. Светлые глаза юнца сияли безграничной энергией. Стойкость видел, как его пальцы теребят складки голубой мантии у него на коленях, словно когти какого-нибудь плотоядного зверя, собирающегося прыгнуть на добычу.

Сидящий по левую руку от министра Филолог выглядел менее довольным в своём новом наряде. Старый сан'шайуум рассеянно теребил своё серое одеяние, словно желая поскорее сорвать его и вернуть себе отшельнический вид. Шея бывшего аскета была недавно побрита, и Стойкость всё продолжал думать о том, а не натирает ли ему мантия его бледную кожу.

— Прошу, Святейшие, — советник сангхейли указал своей сильной мускулистой рукой на дверь палаты совета. Четыре челюсти, бывшие его ртом, подчёркнуто щёлкнули, когда он заявил: — Весь Ковенант желает услышать ваши имена.

Стойкость кивнул настолько грациозно, насколько позволяла ему мантия, и направил свой трон к краю помоста для Иерархов. Эта парабола из тёмно-синего металла выступала над задней частью палаты, паря над полом в целый рост сангхейлианских гвардейцев, выстроившихся перед ней. Красная и оранжевая броня стражей, стоящих в две шеренги с каждой стороны от центрального прохода, блестела, прикрытая энергетическими щитами. Едва новые Иерархи снизошли с помоста и направились к выходу, они все вытянулись. На вилкообразных навершиях их энергетических посохов потрескивали искры. Бывшие позади стражников советники удвоили свои одобрительные возгласы. И всё же их крики оказались ничем в сравнении с оглушительным рёвом, встретившим Стойкость на площади перед палатой совета. Терраса с колоннами была наводнена видными лицами общества Ковенанта: богатыми торговцами-унггоями в украшенных драгоценностями доспехах, капитанами из числа киг-яров с длинными шипами; присутствовала даже королева янми'и на блестящем паланкине: её продолговатое брюхо покоилось на опорных плитах, удерживаемых тремя парами бескрылых трутней.

Однако самые громкие возгласы раздавались с тысяч переполненных барж вокруг башни Верховного Совета. Жители "Высшего Милосердия" вышли в количествах, не виданных со времён последнего Восхождения — старинного ритуала, во время которого каждый из трёх новых Иерархов поднимался по одной из опор Дредноута Предтеч к узким средним палубам корабля. Там Иерархи, как повелось со времён основания Ковенанта, смиренно просили Оракула благословить новый Век.

Лицо Стойкости омрачилось, когда он поднялся на баржу, украшенную яркими цветами. Действительно, благословение Оракула. Древняя машина почти сорвала Дредноут с его места стоянки и пробила им свод центрального купола "Высшего Милосердия". Если бы лекголо, ползающие в стенах судна, не сорвали подготовку ко взлёту, Оракул уничтожил бы весь город! В конце концов даже Филолог согласился с тем, что они должны были отсоединить Оракула от Дредноута и изолировать машину внутри её чертога. Неужели те пришельцы действительно являются потомками Богов? Стойкость всё ещё не мог поверить в откровение Оракула. И в равной степени боялся его.

Баржа министра как раз вплыла в толпу, сверкая своими серебряными планширами в вечернем свете "Высшего Милосердия". Она миновала многоуровневые круги парящих продуктовых ларьков, и ноздри Стойкости заполонили запахи несчётных деликатесов, каждый из которых соответствовал уникальным аппетитам различных рас. Министр улыбался и махал собственникам и завсегдатаям ларьков, стараясь перенять их праздничное настроение, пока те приветствовали его. Это помогло, поскольку из системы реликвария дошли хорошие новости. Крейсер джиралханаев, посланный вице-министром, начал обращать мир в пепел. Некоторые пришельцы, по некоторым сведениям, предположительно сбежали. Но, пока Оракул будет молчать, Стойкость полагал, что снарядить в погоню флоты сангхейли будет просто. Ему всего-то и оставалось, что заявить, будто пришельцы предпочли спалить свой собственный мир вместо того, чтобы расстаться с реликвиями. Его не волновало, что на самом деле там не было никаких артефактов, как не волновало и то, что люминарии на всех кораблях Ковенанта будут и впредь при контакте с чужаками ошибочно признавать в них реликвии. Вообще-то, это только облегчит поиск этих проблемных существ и их уничтожение, и эта мысль внезапно заставила его улыбнуться по-настоящему. Министр знал, что войны ради истребления стоило проводить быстро и решительно; чем меньше мясник должен объяснять свои удары, тем лучше. Но, если конфликт затянется, а некоторые начнут терять веру и ставить под сомнение необходимость бойни, он уже припас на уме другую, более элегантную хитрость.

Некоторые лекголо сумели пережить прерванный взлёт Дредноута, и им удалось истолковать удивительную информацию из безумия Оракула. Машина заявила, что Ореолы — мифическое средство из прорицания о Предтечах — были настоящими. И, что ещё важнее, Оракул, кажется, имел представление о местонахождении колец — или по крайней мере догадку, где искать артефакты, которые помогут сузить область поисков Ковенанта. От Стойкости только требовалось сделать предположение, что эти инопланетяне, посмевшие уничтожить планету, полную ценных реликвий, наверняка поступят так же и со Священными кольцами — он знал, что тогда миллиарды ковенантов ринутся крушить этих "Восстановителей" без лишних вопросов... пока верят.

Министр провёл пальцами по голопереключателям в подлокотнике своего трона, и все до единого публичные источники света в "Высшем Милосердии", включая яркий диск на вершине купола, потускнели. На мгновение собравшаяся толпа (и, вне сомнения, многие другие члены Ковенанта, наблюдавшие за происходящим из отдалённых мест) подумала, что случилось что-то ужасное.

Но затем возникли семь гигантских голограмм Ореолов, выстроенных вертикально вокруг Дредноута. Вместе с ними возникла и музыка — мелодичный хоровой напев прислужников Филолога, выходящий из внутренних помещений судна через усилительные устройства, установленные по всему городу. Стойкость видел в этом грандиозное представление, которое, однако, возымело необходимый эффект. К тому моменту как баржи Иерархов завершили свои отдельные восхождения по опорам Дредноута и троица сан'шайуум встретилась на балюстраде немного выше входа в ангар корабля, толпа уже не отрывала от них глаз. Едва хор прислужников стих и Стойкость прочистил горло, готовясь заговорить, ему показалось, что каждое существо в Ковенанте задержало дыхание в ожидании его слов.

— Все втроём, мы преклоняемся пред вашим одобрением — вашей верой в наше назначение.

Стойкость мог слышать, как его голос эхом разносится вокруг башен, потрясая камни, бывшие фундаментом Ковенанта в прямом смысле этого слова. Подняв руку, он указал на вице-министра и Филолога, представляя их по очереди: — Это — Пророк Скорби, а это — Пророк Милосердия. — Затем, скрестив руки у себя под бородками, добавил: — И я, менее всего достойный среди нас — Пророк Истины.

Трое Иерархов поклонились в своих тронах так низко, как только могли, не рискуя уронить свои мантии. В этот момент каждый из голографических Ореолов вспыхнул ещё ярче, когда в них материализовались громадные символы Восстановления.

Толпа взревела с одобрением.

Перед тем как выпрямиться в своём троне, Пророк Истины успел подумать об ироничности своего заявления. В соответствии с традицией он мог выбрать на свой вкус любое имя из длинного списка бывших Иерархов. Большинство имён были чересчур приукрашенными. Но в конце он выбрал имя, нёсшее в себе величайшую ношу — имя, которое будет всегда напоминать ему о его лжи во благо Ковенанта и истине, которая должна остаться тайной.

***

Дженкинс не двигался уже целые часы с тех пор, как они покинули Тиару — ни когда контейнер соскользнул со своего лифта и устремился к ожидающему реактивному блоку, ни когда две машины сошлись с толчком вместе; навигационный компьютер постарался синхронизировать свой блок с вращением контейнера. Даже временная тошнота от слишком быстрого входа в пространство скольжения не сумела нарушить бесшумный пост Дженкинса рядом с Форселлом, лежащим перед ним на полу контейнера.

— Он стабилен.

Хили закрыл свою аптечку. Медик проделал неистовую работу, чтобы запечатать плечо Форселла биопеной и плотно обернуть рваный укус пришельца. Но Форселл потерял много крови.

— Он будет в порядке, — подвёл итог Хили, чьё дыхание было видно в холодном воздухе контейнера. Капитан-лейтенант аль-Сигни посчитала разумным свести их энергетическую заметность к минимуму до входа в пространство скольжения, чтобы военный корабль чужаков не отследил их. Сейчас отопительные приборы, подвешенные на верхних балках контейнера, работали на полную мощь. Но на обогрев такого обширного пространства уйдут часы.

— Откуда Вы знаете? — голос Дженкинса прозвучал мягко и хрипло.

Хили потянулся к соседней стопке сложенных одеял и начал сворачивать шерстяные квадраты, плотно прижимая их к телу Форселла, чтобы тот не ворочался.

— Скажи ему, Джонсон.

Эйвери держал Форселла в неподвижном состоянии, пока санитар работал. Взяв одно из одеял, он вытер им пятна крови рекрута и кусочки биопены со своих рук.

— Потому что я видел намного хуже.

Голос Эйвери был мягким, но ответ не принёс Дженкинсу утешения; новобранец продолжал смотреть на бледное лицо Форселла глазами, полными слёз.

— Штаб-сержант. Он всё, что у меня осталось.

Эйвери понимал, что чувствует Дженкинс. Это была та же непроницаемая печаль, которую он испытал, сидя в замороженной квартире своей тёти, ожидая, чтобы кто-нибудь пришёл и забрал её — ошеломляющее осознание того, что его дом и всё, что было ему дорого, исчезло. Капитан Пондер, более половины ополчения и многие тысячи обитателей Жатвы погибли. Знание об этих утратах было тяжким бременем, и Эйвери не был сокрушён так же, как Дженкинс, лишь благодаря умению собирать свои чувства и прятать их. Но ему больше не хотелось этого делать.

— Нет. Не он один, — сказал Эйвери. Дженкинс взглянул вверх, вопрошающе наморщив лоб.

— Ты солдат, — объяснил Эйвери. — Часть команды.

— Уже нет. — Дженкинс посмотрел на Дасса, Андерсена и нескольких других рекрутов, сидящих или спящих внутри контейнера. — Мы всего лишь колониальное ополчение. И мы только что потеряли нашу колонию.

— КомФлот вернёт Жатву обратно. И им понадобятся все доступные бойцы.

— Я? Морской пехотинец?

— Если хочешь, я переведу тебя к себе в отряд.

Глаза новобранца с подозрением сузились.

— Скажем так, корпус мне кое-что задолжал. Вы — ополчение, но ещё вы одни из немногих людей во всём ККОН, знающие, как драться с этими мерзавцами.

— А они захотят, чтобы мы служили вместе? — спросил Дженкинс.

— И возглавили атаку, — кивнул Эйвери. — Я бы так и сделал.

Дженкинс размышлял о возможности не только вернуть свою планету, но и внести свой вклад в защиту других колоний — и других семей — целую секунду. Родители никогда не хотели, чтобы он был солдатом. Но теперь он не видел лучшего способа почтить их память.

— Хорошо, — сказал Дженкинс. — Я в деле.

Эйвери спрятал руку в своём бронежилете и извлёк сигару Sweet William. Он протянул её Дженкинсу.

— За тебя и Форселла. Когда он проснётся.

— А тем временем, — добавил Хили, поднимаясь на ноги, — можешь помочь мне проверить остальных.

Эйвери наблюдал за тем, как Дженкинс и Хили уходят к штаб-сержанту Бёрну и другим раненым рекрутам около центра контейнера. Когда Эйвери садился в контейнер на Тиаре, Бёрн уже не спал и осознавал происходящее вокруг, однако сейчас ирландец, накачанный анальгетиками, дарующими ему возможность расслабиться и выспаться, снова впал в крепкую дрёму.

Эйвери опустил взгляд на грудь Форселла, вздымающуюся и опускающуюся под его повязкой, после чего взял стопку одеял и направился к платформе подъёмника, доставившую его в реактивный блок. Внутри кабины Эйвери нашёл Джилан.

— Одеяла, — буркнул он. — Думаю, они Вам пригодятся.

Джилан не пошевелилась. Она стояла спиной к Эйвери, а её руки широко лежали на основной панели управления кабины. Тусклые зелёные огоньки на дисплее создавали ощущение изумрудного нимба вокруг её тёмных волос. Некоторые из прядей выскользнули из её заколок и завитками ниспадали ей на затылок.

— Я оставлю их тут.

Но, когда Эйвери бросил одеяла на пол и повернулся, чтобы выйти, Джилан прошептала: — Двести пятьдесят.

— Мэм?

— Контейнеры. Те, что смогли проскочить. — Джилан постучала пальцами по дисплею, перепроверяя свои расчёты. — С учётом грузоподъёмности это где-то между двумястами пятьюдесятью — двумястами шестьюдесятью тысячами выживших. Но при условии, что все они доберутся до своих точек сбора.

— Доберутся.

— Откуда такая уверенность?

— Уж какая есть.

— Semper fi.[1]

— Ну да. Что-то вроде, — покачал головой Эйвери. Ему стал надоедать разговор со спиной Джилан. — В общем, если понадоблюсь, дайте знать.

Когда он собирался было покинуть кабину, Джилан повернулась. Вид у неё был уставший, и она тяжело сглотнула, прежде чем заговорить.

— Мы стольких не сумели спасти.

— А могли не спасти никого. — Эйвери заметил, что его тон был жёстче, чем ему хотелось. Потерев шею, он попробовал другую тактику. — Ваш план сработал, мэм. Лучше, чем я смел надеяться.

Джилан горько засмеялась.

— Какая любезность.

Эйвери скрестил руки на груди. Он попытался быть дружелюбным, но беседы с Джилан никогда не были лёгкими.

— Что Вы хотите от меня услышать?

— Не надо ничего говорить.

— Нет?

— Нет.

Эйвери искоса глянул на Джилан. Её зелёные глаза сияли с той же настойчивостью, что и во время их знакомства на открытом балконе парламента Жатвы. Но сейчас Эйвери заметил кое-что ещё.

Каждая женщина давала разрешение по-своему. Так, по крайней мере, было по опыту Эйвери. Некоторые открыто, многие с такой неуловимостью, что Эйвери был уверен — он упустил гораздо больше шансов на интимность, чем хотел. Однако сигналы Джилан — глубокий взгляд, неподвижные плечи, поджатая нижняя губа — выражали меньшую толику согласия, чем при общем требовании: сейчас или никогда.

На сей раз Эйвери не спасовал. Он шагнул вперёд, когда Джилан оттолкнулась от управления, чтобы встретить его. Подойдя ближе, они поцеловались, и их руки заскользили по телу друг друга, вожделенно изучая все детали. Но как только Эйвери захотел прижать Джилан к себе, она оттолкнула его и откинулась назад на панель управления фрахтовиком. Эйвери ощутил, как в груди у него застучало сердце. На мгновение ему показалось, что она передумала. Но тут Джилан потянулась к заколкам, завивающим её волосы, и начала вытаскивать их. Лишь когда она швырнула заколки на пол и наклонилась, чтобы снять ботинки, Эйвери понял, что идёт негласная гонка, в которой победой было одновременное завершение. Он постарался наверстать упущенное.

Эйвери сорвал с себя фуражку и начал стягивать камуфляжную рубашку через голову. Пуговицы он проигнорировал, и к тому моменту, когда его голова высвободилась из воротника, Джилан уже развязывала второй ботинок. Эйвери присел, чтобы развязать свой, пока она расстёгивала молнию на своём комбинезоне, идущую от шеи до пупка. Он едва начал стягивать брюки, когда Джилан подошла к нему совершенно нагая, но с решительным взглядом. Положив руки на плечи Эйвери, она толкнула его на спину. Присев на щиколотки, Джилан помогла ему со штанами, после чего поползла вперёд, положила руки по обе стороны от головы Эйвери и начала двигаться.

Эйвери был мгновенно очарован покачиванием её грудей. Он попытался принять её вес на свои руки и тут же понял, что допустил тактический промах. Тяжесть Джилан вызвала боль, возникшую в его ногах и отозвавшуюся в пояснице. Ей осталось только прижаться, и секунду спустя он выдохся. Джилан томно опустилась на грудь Эйвери. Некоторое время они лежали неподвижно, оценивая сочетание своего пота. Джилан медленно провела пальцем по ключице Эйвери, его шее и губам. Там она задержалась, чтобы оценить начавшие прорастать толстые усы.

— Я собирался заняться этим, — отозвался Эйвери.

— Не надо. Мне нравится.

Эйвери расслабил голову на прорезиненном полу. Он мог почувствовать неясный гул двигателя Шоу-Фуджикавы внутри реактивного блока. Сейчас он работал вхолостую, летя сквозь подпространство. Обычно в это время разум Эйвери обращался к привычной рутине — страшному периоду домыслов, всегда следовавшему за трудной миссией. Однако сейчас он обнаружил, что не может сфокусироваться на прошлом. Гражданская война, значительно подрывавшая моральный дух человечества, стала малозначительной — на смену ей пришла внешняя угроза невообразимого размера.

— А вот это, — Джилан провела пальцем по нахмуренному лбу Эйвери, — уже не очень.

— О, я позабочусь об этом.

Эйвери приподнялся на талии и опустил Джилан на спину. Он взял её голову в одну руку и положил другую ей на бёдра. Закрыв глаза, они начали сначала. На сей раз темп задавал Эйвери, запустивший свои пальцы глубоко в копну её немытых волос. Он дал её шее свободно скользить по его ладони, но не отпустил её бёдра. Вскоре лицо Джилан вспыхнуло, а её глаза закрылись с вымученной улыбкой, сохранившейся в памяти Эйвери даже тогда, когда были забыты все его худшие неудачи.

Их страсть согрела пол, и, хотя они понимали, что это ненадолго, никто из них не хотел двигаться. Когда же они наконец разошлись и перевернулись каждый на свой бок, Джилан скользнула обратно на поясницу Эйвери. Взяв одеяло, он набросил его поверх, однако то оказалось слишком коротким, чтобы прикрыть им ноги, и Джилан подтянула свои к коленям Эйвери. Затем они оба стали смотреть в толстые иллюминаторы кабины. Тьма напирала со всех сторон, но были в ней и слабые прожилки искривляющегося звёздного света, фокусирующие взгляд Эйвери. Там была надежда и утешение. И, хотя ему легко было почувствовать некое мужское удовлетворение, когда Джилан вздрагивала в его руках, борясь с усталостью, вскоре это уступило место чему-то более радостному — воскресшему чувству предназначения.

ККОН ещё об этом не знало, но внезапно все его корабли и солдаты оказались не лучше ополчения Жатвы — способными, но неиспытанными, храбрыми, но неведающими. Человечество ещё не догадывалось, с чем ему предстоит столкнуться, и Эйвери осознавал, что оно обречено до тех пор, пока он и несчётное множество других не примут вызов в скорое время.

Джилан задрожала. Эйвери прильнул щекой к её уху и задышал носом и ртом ей на шею, испуская тёплый воздух до тех пор, пока её плечи не перестали трястись.

— Не давай мне спать слишком долго, — попросила она мягко.

— Нет, мэм.

— Джонсон. Пока это между нами? — Джилан схватила его руку и положила её себе на грудь. — Вольно.

Через несколько часов Эйвери встанет и оденется. Через несколько месяцев он вернётся в бой. Но в тёмные годы грядущей войны он, закуривая сигару и улыбаясь, часто будет возвращаться к этому моменту. Поскольку именно тогда Эйвери понял, что пошёл по правильному пути, и наконец-то ощутил гордость от бытия солдатом, в котором нуждались многие.


[1] Semper fi, или Semper fidelis — «Всегда верен» — девиз морской пехоты ККОН, унаследованный ею от корпуса морской пехоты США

Теги: Перевод, книги Halo