ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Малый миссионерский участок Ковенанта.
---
Дадаб отключил все второстепенные системы спасательной капсулы для сбережения энергии. Но даже без света он по-прежнему мог чётко видеть Легче Некоторых, упирающегося в потолок. Хурагок светился слабым розовым цветом, почти как зап-желе, которые обитали в солоноватых морях родного мира унггоев. На этом, однако, сходство заканчивалось; Легче Некоторых выглядел скорее жалко, чем хищно. Газовые мешочки у него на спине почти полностью сдулись, а многокамерный орган, болтающийся в нижней части его позвоночника, выглядел неестественно длинным и морщинистым и был вытянут, словно спущенный воздушный шар.
Покрытые жгутиками щупальца Легче Некоторых едва сплелись в предлагающий жест: — < Попробуй. >
С влажным хлопком Дадаб стянул со своего лица маску. Он сделал осторожный вдох. Капсула была полна холодного густого метана, который тут же прильнул к его горлу и скользнул вниз по гортани в лёгкие.
< Хорошо, > — выразился Дадаб жестом, борясь с желанием прокашляться. Он пристегнул маску к плечевому ремню, чтобы та не плавала в нулевой гравитации капсулы и была под рукой, если ему потребуется дополнительная затяжка из своего бака. Легче Некоторых вздрогнул, выражая в равной степени и облегчение, и усталость. Сколько бы он ни возился, хурагок так и не смог подстроить систему жизнеобеспечения капсулы под синтез метана, жизненно необходимого Дадабу. Легче Некоторых был озадачен таким бессмысленным аппаратным ограничением, но для Дадаба это имело свой, мрачный смысл: в случае эвакуации хозяйка судна киг-яров собиралась просто бросить дьякона.
Таким образом, когда один из баков Дадаба был полностью израсходован, а второй наполовину опустел, остался лишь один путь: Легче Некоторых сам стал источником метана.
< Самая, лучшая, порция! > — ободряюще прожестикулировал Дадаб. Хурагок не ответил. Вместо этого он подтянул к себе плывущий в воздухе пакетик с едой, прижал его к мордочке и начал есть. Дадаб наблюдал, как Легче Некоторых всасывает густую коричневую жижу и та устремляется вдоль хребта по узким кишечным узлам. Червеобразный желудок хурагока набух, извернулся и раздвинул другие внутренности. Когда Дадаб подумал было, что в Легче Некоторых больше уже не влезет, существо отстранилось от тщательно высосанного пакетика, рыгнуло и тут же заснуло.
Привередливыми едоками хурагоки не были. Для питания им годилось любое правильно размолотое вещество. Их желудки пропускали всё то, что прочие расы сочли бы за мусор, если не хуже, в анаэробные мешочки, свисающие с кончика их позвоночника. Мешочки содержали в себе бактерии, которые перерабатывали органику в энергию, выделяя при этом метан и совсем небольшое количество сероводорода. Обычно хурагок прибегал к анаэробному пищеварению только в крайнем случае. По сравнению с гелием, содержащимся в большом числе его спинных мешочков, метан был тяжёлым газом, и даже малейшее изменение веса могло вызвать опасные изменения в подъёмной силе. И потом, с точки зрения комфортности, хурагоку совсем не нравилось ощущать, как наполненная бактериями полость болтается у него между нижней парой щупалец. Давя на конечности, она уменьшала их подвижность, ещё больше усложняя общение. К несчастью, объём метана, необходимого Дадабу, значительно превышал тот, что хурагок мог вырабатывать без опаски. Для поддержания бактериального процесса Легче Некоторых должен был поглощать огромные объёмы пищи, и это делало его очень тяжёлым. А чтобы создавать достаточно крупные порции газа, он был вынужден раздуть свой анаэробный мешок, истончая его стенки. Если вкратце, сохранение жизни Дадабу было изнурительным и болезненным процессом, совершенно невозможным в любой другой обстановке, но только не в нулевой гравитации. Цари в капсуле сила притяжения, Легче Некоторых вскоре рухнул бы на пол.
Следя за страданиями своего друга и видя, как жижа перетекает из желудка Легче Некоторых в его анаэробный мешок, Дадаб чувствовал страшную вину. Морщинистые мембраны существа медленно начали вздуваться, окрашиваясь в бледно-жёлтый цвет, пока цветущие внутри колонии бактерий приступали к работе над очередной порцией.
Много позднее, когда цикл завершился, мешочек утроился в размере, сделавшись самой крупной выпуклостью хурагока. Легче Некоторых содрогнулся, и Дадаб схватился за два его щупальца, упершись в изогнутую стену капсулы, пока анаэробный мешочек сдувался через свой клапан. Испустив мерцающий шлейф метана, хурагок всколыхнулся. Едва мешочек опустел, иссушенный клапан закрылся с жалобным писком. Дадаб аккуратно подтолкнул своего друга обратно к потолку (где тот меньше всего мог удариться) и отпустил его дрожащие конечности. Легче Некоторых совершил уже десятки подобных выделений, и каждое давалось ему всё труднее. У существа больше не осталось сил следить за давлением в других своих мешочках. Скоро — с нулевой гравитацией или без — оно лишится необходимого давления, рухнет и задохнётся. После этого жизнь самого Дадаба будет зависеть от того, насколько долго он сможет делать очень короткие, неглубокие вдохи. Но вообще-то его больше пугало то, что случится, если он выживет. Он горестно взглянул на три инопланетные коробочки, принесённые Легче Некоторых с собой на капсулу. Их переплетённые электроцепи, парящие в темноте, мерцали в тусклом свете хурагока.
Соединять интеллектуальные схемы было запрещено и считалось одним из тягчайших грехов в Ковенанте. Почему это было так, дьякон знал только поверхностно, но ему было известно, что запрет уходил корнями в длительную войну Предтеч против чудовищного паразита, называемого Потопом. В той войне Предтечи использовали сложные, распространённые повсеместно интеллекты для сдерживания своего врага и борьбы с ним. Но по какой-то причине их стратегия провалилась. Потоп извратил некоторые из этих искусственных разумов и обратил их против своих создателей. Насколько Дадаб понимал Священные писания, Потоп был уничтожен во время последнего, катастрофического события. Предтечи активировали своё абсолютное оружие — семь мифических колец, известных как Ореолы. Пророки поучали, что Ореолы не только искоренили Потоп, но и каким-то образом запустили Великое Странствие Предтеч.
Не так давно Пророки начали преуменьшать миф, способствуя более взвешенному подходу к предсказанию, поощряющему постепенный сбор небольших артефактов. Но нарушение запретов Предтеч по-прежнему оставалось грехом, и самым тяжким бременем дьяконства Дадаба было всецелое понимание наказания за каждое прегрешение. За грех так называемой сборки интеллекта полагалась смерть в этой жизни и проклятие — в следующей. Однако Дадаб также понимал, что соединение инопланетных коробок было важно, если им была нужна хоть какая-то надежда на спасение. Капсуле киг-яров не хватало дальнего маяка, который прекрасно подошёл бы в ковенантском пространстве, где корабли регулярно выискивали потерпевших кораблекрушение. Но тут, в полной пустоте, спасатель мог знать только о двух местах для поиска: точке контакта "Малого Проступка" с первым инопланетным кораблём и координатах, в которых Дадаб перезапустил люминарий — последних двух местах, откуда корабль киг-яров совершал передачи. С учётом того, что последнее из них вскоре, вероятнее всего, будет наводнено ещё бо?льшим числом жестоких инопланетян, отступление казалось наиболее разумным выбором. Однако на капсуле не было записей о полётах "Малого Проступка"; им была нужна информация из инопланетных коробок. Прежде чем передать эту информацию, хурагок хотел, чтобы коробки "пришли к соглашению" относительно правильности координат. Топлива в капсуле оставалось только на один прыжок, и даже Дадаб был согласен с тем, что всё нужно сделать верно.
Пока первый его метановый бак истощался, дьякон с оторопелым смирением наблюдал, как хурагок аккуратно изучал внутреннюю начинку коробок щупальцами, сплетая их электроцепи вместе и постепенно всё больше понимая их простой бинарный язык, а затем передавал соответствующую информацию на капсулу. В конце концов грешные усилия Легче Некоторых окупились. Капсула вышла из прыжка прямиком в середине расширяющейся сферы обломков, которые быстрое сканирование сенсорами опознало как останки первого чужого корабля. На мгновение Дадаб воспрянул духом. Несмотря на перечень его грехов — заговор с целью передачи ложного свидетельства, причастие к уничтожению собственности министерства, мятеж — может, Пророки всё же проявят к нему милость? В конечном итоге он же поступил правильно — вскрыл измену Чур'Р-Яр и передал расположение реликвария. Он надеялся, что это хоть чего-то да будет стоить.
Но потом наступило осознание того, что система жизнеобеспечения капсулы была серьёзно неисправна. И после многих циклов без хотя бы одного признака на спасение Дадаб погрузился в глубокое отчаяние. «Я умру, — простонал он тогда, плавая среди мусора из смятых пищевых мешочков и собственных аккуратно упакованных отходов. — Без всякого шанса попросить у Пророков прощения!»
Дьякон позволил себе утонуть в этом отчаянии на достаточно долгое время, пока усилия Легче Некоторых по созданию метана не стали слишком трудными, чтобы не замечать их. В этот момент жалость Дадаба к самому себе переросла в нечто менее предосудительное — стыд. Ужасные наказания могли ждать его в будущем, но хурагок-то страдал сейчас — и всецело ради дьякона.
Дадаб сделал глубокий вдох и задержал дыхание, чтобы холодок самоотверженных усилий друга проник глубже в его грудь. Он повернулся к панели управления капсулой, оттолкнув инопланетные коробки в сторону, и ударил по голопереключателю, подав питание на ограниченный сенсорный датчик капсулы. «Мы оба выживем сейчас, — поклялся он, прислушиваясь к скрипу истощённых мешочков хурагока, — и потом, что бы ни случилось».
Устав ото сна, как и от любых посторонних помех в капсуле, Дадаб занял свой пост перед панелью, отслеживая сенсоры и ища любой намёк на приближающийся корабль. Дышать он старался как можно меньше и нарушил вахту, только чтобы помочь хурагоку поесть. Прошло ещё множество циклов. Всё это время инопланетные коробки жужжали свою незначительную хулу, а мешочки Легче Некоторых надувались и сдувались, пока — безо всякого предупреждения — капсула не засекла совсем близко сигнатуру прыжка, и Дадаб наконец-то позволил себе снизойти до облегчения.
— Потерпевшее крушение судно, говорит крейсер "Быстрое Преобразование", — прогремел в капсуле окрик. Легче Некоторых испустил страдальческий свист, и Дадаб нащупал переключатель, снизивший громкость передачи. — Ответьте, если можете, — продолжил голос на более приемлемом уровне шума.
— Мы живы, "Быстрое Преобразование"! — ответил Дадаб надтреснутым от долгого неиспользования голосом. — Но наши дела плохи!
За последние несколько циклов аппетит у хурагока упал. Его анаэробные мешочки теперь производили лишь малую толику от своего прежнего объёма, а многие из спинных мешочков Легче Некоторых уже закрылись полностью, когда их мембраны пересохли и сжались.
— Умоляю вас, — выдохнул Дадаб. Потянувшись к маске, он сделал прерывистую затяжку из почти опустевшего второго бака. — Пожалуйста, поспешите!
— Сохраняйте спокойствие, — прорычал голос. — Скоро вас поднимут на борт.
Дадаб беспрекословно повиновался. Быстрыми мелкими глотками он вдыхал поредевший в капсуле метан, прибегнув к маске лишь тогда, когда жжение в его лёгких стало невыносимым. Но, должно быть, в какой-то момент он воздержался слишком долго, поскольку мир вокруг него потемнел и он рухнул в обморок.
Очнувшись, он обнаружил, что лежит животом на полу, и услышал, как в капсулу с шипением втекает свежий метан. Ноздри Дадаба раздулись. Газ имел горький привкус, но казалось, что слаще него он в жизни ничего не пробовал. Со счастливым ворчанием он повернул шею, чтобы взглянуть на Легче Некоторых... и был потрясён, увидев создание смятым на полу рядом. До Дадаба дошло, что они внутри крейсера и его искусственная гравитация проницает капсулу!
Внезапно от люка капсулы донеслось тихое царапанье. Кто-то пытался пробиться внутрь.
— Стойте! — закричал Дадаб. Он вскочил на ноги, но лишь для того, чтобы тут же упасть. В условиях нулевой гравитации его мышцы атрофировались, и дьякон был вынужден со скрежетом проползти по полу к панели управления.
— Не открывайте люк! — заорал он, ударив по переключателю для включения стазисного поля. Воздух мгновенно затрещал и стал густым. Моментом позднее он осознал, что ещё делает переключатель. Двигатели капсулы осветились, оглушительно взревели, и судёнышко рванулось вперёд с металлическим визгом, после чего остановилось с сильнейшим лязгом. Нос капсулы вмялся вовнутрь, раздавив три инопланетные коробки о панель управления.
Удерживаемый полем, Дадаб не почувствовал ускорения или удара. Зато в левой руке появилась жгучая боль. Осколки коробок брызнули во все стороны, и, хотя поле быстро остановило получившуюся шрапнель, один острый обломок набрал достаточную скорость, чтобы прошить Дадаба, прорезавшись через его жёсткую кожу чуть ниже плеча. Игнорируя боль, Дадаб схватился за щупальца хурагока и поднял существо с пола. Обычно липкая плоть на ощупь была сухой. Дьякон знал, что это было плохо.
Так быстро, как только казалось ему безопасным, он манипулировал щупальцами Легче Некоторых, пока тот не принял естественную позу: морда сверху, анаэробный мешочек свисает снизу. Поддерживаемый полем, наименее повреждённый мешочек хурагока медленно стал раздуваться. Дадаб понимал, что пройдёт какое-то время, прежде чем его друг будет готов воспарить без поддержки. Резво подойдя к панели управления, он ударил по переключателю для блокировки люка.
Тяжёлая поступь возвестила о прибытии чего-то массивного снаружи капсулы.
— Во имя Пророков, — прогремел голос. — Вы там что, спятили?!
— У меня не было выбора! — возразил Дадаб. В люк забарабанили, сотрясая всю капсулу.
— Выходите сейчас же! — громыхнул голос.
Дадаб признал его тем же голосом, который зачитывал первичный зов. Он знал, что это были не киг-яры, не унггои, не сангхейли и уж точно не сан'шайуум. Значит, оставался лишь один вариант...
— Не могу, — голос Дадаба дрогнул при мысли о том, чью гордость он может оскорбить. — Мой хурагок лишился плавучести. Простите, но вам придётся подождать.
***
Будь Маккавей на мостике крейсера, то немедленно узнал бы о происшествии в ангаре. Но здесь, внутри зала пиршеств "Быстрого Преобразования", вождь джиралханаев запретил любые коммуникации. Стая Маккавея вот-вот собиралась покормиться, и никакое вмешательство здесь не приветствовалось.
Учитывая то, что джиралханаи выбирали своих лидеров в первую очередь за физическую силу, неудивительно, что Маккавей был властителем крейсера. Стоя на двух ногах, подобных трубам, вождь был неоспоримым гигантом — на голову выше любого сангхейли и куда тяжелее их. Под его слоновьей кожей перекатывались толстые связки мышц. Пучки серебряных волос прорастали из рукавов и дырок кожаной накидки. Он был лысым, однако широкую челюсть украшал впечатляющий набор бакенбард.
При всём своём свирепом виде вождь демонстрировал поразительное самообладание. Подогнув ноги под себя, он стоял в центре зала пиршеств, вытянув обе руки назад — поза, явно указывающая на то, что он вот-вот совершит неизбежный и мощный прыжок. Но единственная линия пота, капающего с кончика его широкого носа, указывала на то, что Маккавей держал это неустойчивое положение уже достаточно долгое время. И, несмотря на это, он едва шевелил мускулами. Восьмеро других самцов, составлявших стаю вождя, не были столь расслаблены. Выстроившись в полукруг позади Маккавея, все они находились в той же позе, однако их рыжеватые и коричневые шкуры взмокли от пота. Они начали трястись, а некоторые испытывали настолько очевидный дискомфорт, что стали переставлять ноги на сланцевом полу зала.
Говоря начистоту, стая уже порядком устала и оголодала. Маккавей отправил их по постам задолго до возвращения "Быстрого Преобразования" в нормальное пространство. И, хотя арсенал сканеров засёк одну лишь спасательную капсулу киг-яров, вождь держал их в состоянии повышенной готовности, пока не уверился в том, что крейсер был в одиночестве. Такая осторожность была несвойственна для джиралханаев. Однако власть вождя над стаей опиралась на жёсткие правила доминирования. Точно так же он поклялся следовать приказам от своего собственного альфа-самца, вице-министра Спокойствия, который настоял на том, чтобы Маккавей продвигался со всей возможной сдержанностью.
Когда Ковенант обнаружил джиралханаев, они лишь недавно завершили механизированную войну на истощение, в которой различные старшие стаи отбросили друг друга обратно в доиндустриальное состояние. Джиралханаи только начали восстанавливаться, повторно открыв радио, ракеты и военный потенциал этих технологий, когда первые миссионеры сан'шайуум высадились на их разорённой планете.
На другой от Маккавея стороне зала распахнулись тяжёлые двойные двери. Подобно пересекающимся балкам, поддерживающим потолок помещения, двери были выкованы из стали с прожилками, выдающими несовершенство поспешной закалки. Металл был необычным материалом на судне Ковенанта, даже на таком старом, как "Быстрое Преобразование". Но из всех модификаций, привнесённых Маккавеем в свой корабль, наибольшие старания он вложил в зал для пиршеств. Он хотел, чтобы тот излучал подлинность, начиная с масляных ламп на загнутых кверху напольных штативах. Их потрескивающие фитили наполняли комнату переменным янтарным цветом.
В дверь, пошатываясь, вошли шестеро прислужников-унггоев, несущих огромный деревянный поднос. Тот был в два раза шире роста любого из них, а его небольшая вогнутость обеспечивала достаточную опору для скользкой ноши — блестящей туши поджаренного шипастого зверя. Кроткое стадное животное лежало на спине с растопыренными лапами, и, хотя у поваров-унггоев на крейсере возникли трудности с удалением его головы и шеи, имеющих наибольшую концентрацию нейротоксинов, на подносе едва хватало места для ассортимента подлив для макания — жирных соусов из солёных внутренностей твари. Пьянящий аромат идеально прожаренного мяса шипастого зверя заставил желудки джиралханаев заурчать. Однако они оставались в прежних позах, пока прислужники ставили блюдо на два замасленных деревянных козла в середине каменной мозаики пола. Поклонившись Маккавею, унггои спинами вперёд прошли через дверь, закрыв её так тихо, как только позволяли плохо смазанные петли.
— Так мы блюдём нашу веру, — голос Маккавея с рокотом отозвался в его груди. — Так мы почитаем Тех, Кто Прошёл по Пути.
На флоте, в котором доминировали сангхейли, джиралханай, владеющий собственным кораблём, был диковинкой. Уже только за это стая Маккавея уважала его. Но они почитали своего вождя по иной причине — его непоколебимой вере в Предтеч и завещанное ими Великое Странствие.
Наконец Маккавей взмахнул руками и перенёс свой вес вперёд. Он медленно подошёл к мозаике — круглой мандале, границы которой были заключены в семь разноцветных колец, каждое из которых было собрано из разного минерала. В центре каждого кольца располагалась упрощённая версия символа Предтеч — своего рода базовый исходник, который можно углядеть в основе более развитых религиозных концепций. Вождь ступил в кольцо из обсидиановых осколков.
— Оставление, — прогудел он.
— Первый Век! — рявкнула стая, чьи зубы уже стали мокрыми от слюны. — Невежество и страх!
Маккавей переместился по часовой стрелке во второе кольцо из железа.
— Конфликт, — сказал он строго.
— Второй Век! Соперничество и кровопролитие!
Наблюдая за каждым членом стаи, пока тот рос от детёныша до взрослого, Маккавей собирал единомышленников, основываясь на силе их убеждений. По его разумению, воинами становились не за счёт силы или хитрости (хотя всего этого у его стаи было хоть отбавляй, и даже больше), но благодаря вере. И в моменты, подобные теперешнему, он получал наибольшее удовлетворение от своего выбора.
— Единение, — прорычал Маккавей внутри кольца из полированного нефрита.
— Третий Век! Смирение и братство!
Несмотря на возрастающий голод, стая и не думала прерывать своего вождя, пока тот выполнял Прогрессирование веков, благословляя их мясо и воздавая благодарности за безопасное завершение прыжка. Менее дисциплинированные джиралханаи быстро потеряли бы терпение и волей-неволей вцепились бы в вкуснейшего зверя.
— Открытие, — пророкотал вождь, остановившись в кольце из жеод. Ополовиненные камни торчали у его ног, подобно крошечным открытым ртам.
— Четвёртый Век! — отозвалась стая. — Удивление и понимание!
— Обращение.
— Пятый Век! Послушание и свобода!
— Сомнение.
— Шестой Век! Вера и терпение!
Наконец Маккавей достиг последнего кольца — яркой стружки из сплава Предтеч, великодушно подаренной сан'шайуум. Для верующих эти мерцающие пластинки с какой-то божественной структуры были самым драгоценным грузом "Быстрого Преобразования". Ступая в кольцо, Маккавей постарался не задеть их.
— Восстановление, — завершил он голосом, полным благоговения.
— Седьмой Век! Путешествие и спасение! — отгремела стая даже громче, чем раньше.
«Семь колец для семи веков, — подумал вождь, — чтобы мы помнили об Ореолах и их божественном свете».
Как и все верующие в Ковенанте, Маккавей считал, что однажды Пророки обнаружат Священные кольца и используют их для начала Великого Странствия — исхода из бренного бытия, как ранее это сделали Предтечи.
Но сейчас его стая поест.
— Хвала Святым Пророкам, — пропел он. — Да сбережём мы их, пока они ищут Путь!
Его стая опустила руки и откинулась назад на пятки. Их накидки пропитались потом с горьким запахом. Один джиралханай повращал плечами, другой почесался, но все они безропотно ждали, пока их вождь выберет себе мясо. Широкие, массивные рёбра шипастого зверя или даже его чахлые передние лапы всегда были популярны как первый выбор. Но у Маккавея было своё необычное, излюбленное лакомство — меньший из пяти шипов, которыми топорщилась сильно выпуклая спина животного. Правильно приготовленный (вождь мог сказать об этом, повращав шип в его суставной ямке) придаток выскочил из основания шеи зверя, утащив за собой мускул: шар нежного мяса на хрустящем промасленном конусе — закуску и десерт одновременно.
Но стоило вождю жадно поднести мясной шар к губам, как он почувствовал дребезжание у себя на поясе. Переложив шип в свободную руку, Маккавей включил свой переговорник.
— Говори, — рявкнул он, сдерживая гнев.
— Потерпевшие крушение на борту, — прорычал начальник охраны "Быстрого Преобразования", заместитель Маккавея.
— У них есть при себе реликты?
— Не могу сказать.
Маккавей окунул шип в миску с соусом на краю подноса.
— Ты обыскал их?
— Они отказываются выходить из капсулы.
Шипастый зверь был так близко, что ноздри Маккавея пропитывались его запахом. Аппетит уже был возбуждён, но он хотел насладиться первым укусом без отвлечения.
— Так вытащи их.
— Ситуация сложная, — тон начальника охраны был одновременно извиняющимся и взволнованным. — Мне кажется, вам захочется взглянуть на это самому, вождь.
Будь на его месте любой другой джиралханай, Маккавей сделал бы ему громкий выговор и начал пир. Однако офицер приходился вождю племянником, и пусть кровные узы не защищали от дисциплины (вождь держал всю свою стаю на всё тех же высоких стандартах повиновения), Маккавей знал, что если племянник сказал, что ситуация в ангаре требует его внимания, значит, так оно и есть. Вытащив шип из миски для макания, он откусил столько, сколько смог. Треть мяса исчезла у него в пасти. Вождь не стал прожёвывать, а всего лишь дал мраморной плоти соскользнуть вниз по своему пищеводу, после чего положил шип обратно на поднос.
— Начинайте, — рявкнул он, шагая мимо ненасытной стаи. — Постарайтесь оставить мою долю.
Сорвав с себя накидку, Маккавей швырнул её прислужнику-унггою, стоящему рядом со вторыми стальными дверями напротив кухни. В следующем проходе уже не было ничего из традиционных ремесленных работ зала для пиршеств. Как и на большинстве других кораблей Ковенанта, он обладал гладкими поверхностями, купающимися в мягком искусственном свете. Единственным отличием были более очевидные изъяны: некоторые из световых полос на потолке перегорели; голографические дверные замки мигали; ближе к концу прохода с потолочной трубы капал охладитель, и уже довольно давно, о чём свидетельствовала дорожка, оставленная зеленоватой жидкостью на стене и растёкшаяся по полу. Затем Маккавей добрался до гравитационного лифта. Тот был отключён, но, если говорить начистоту, им никогда и не пользовались — не с тех пор, как он принял командование судном. Круглая шахта лифта вертикально проходила через все палубы "Быстрого Преобразования", но электросхемы, контролировавшие её антигравитационные генераторы, были удалены сангхейли. То же самое было с цепями для плазменного орудия крейсера и множеством других новейших систем. Причина для такого массового демонтажа технологий была проста до безобразия: сангхейли не доверяли джиралханаям.
В качестве части процедуры проверки расы некоторые из командиров сангхейли объявили пред Верховным советом о своих сильных подозрениях, что стайный менталитет джиралханаев неизбежно приведёт обе расы к конфликту. Командиры заявили, что доминантные джиралханаи всегда рвались на вершины власти, и не верили, что даже жёсткой иерархии Ковенанта хватит, чтобы обуздать их естественные порывы. И сколь бы мирными у них не были мотивы, их следует "настойчиво заставлять", пока они не докажут свою покорность. Аргумент вышел разумным, и Верховный Совет издал чёткие запреты на виды технологий, которыми джиралханаи могли пользоваться.
«Вот так, — подумал Маккавей, — мы отстранились от своей гордости ради высшей цели».
Вместо того чтобы нажать на голопереключатель вызова подъёмника (одной из допустимых замен гравилифта), вождь просто развернулся и скользнул вниз по лестнице — одной из четырёх, равномерно размещённых вокруг шахты. Подобно дверям и балкам зала для пиршеств, конструкция лестниц была относительно грубой. Хотя перекладины были сглажены частым использованием, вдоль перил виднелись неровности, указывающие на поспешное изготовление. На каждом уровне в лестницах попадались пробелы, для преодоления которых было достаточно соскочить или прыгнуть в зависимости от направления пути. Для мускулистых джиралханаев это было не столько неудобство, сколько физическое упражнение.
Маккавей понимал, что обременённые баками унггои, в данный момент пыхтящие и отдувающиеся на лестницах, могут не согласиться с последним. Но низкорослые существа были ещё и весьма гибкими, и, как только вождь начал спуск в ангар, один из унггоев перескочил на другую лестницу, чтобы уступить ему дорогу. Такая вариативность делала лестницы более практичными, чем лифт, который ограничивался поездками наверх или вниз. Однако Маккавей знал, что у лестниц было ещё одно преимущество: они смиряли.
Прежде чем принять командование над "Быстрым Преобразованием", вождь был вынужден провести экскурсию для делегации сангхейли, чтобы те убедились, что он не починил ни одну из запретных систем. Была у делегации и ещё одна вещь на повестке дня. Сразу после того, как двое командиров и их охранники из Гелиосов взошли на борт, они стали называть все причины, по которым крейсер "больше не был достоин комиссии сангхейли". Начав с размера ангара, откуда началась экскурсия, один командир подчеркнул, как мало было пространства, которое могло вместить лишь "горстку кораблей" и притом "лишь самых маленьких типов". Пока список недостатков полнился, Маккавей лишь кивал в вежливом согласии, медленно подводя группу к шахте. Второй командир похвалялся тем, что гравитационные лифты теперь встречались повсеместно даже на самых маленьких кораблях сангхейли, и первый съязвил, что лишь на таком судне, как это — более пригодном для учебных стрельб — ещё можно было найти устройство настолько устаревшее, как механический лифт.
— Разумеется, — с презрением добавил тогда командир сангхейли, вставляя очередную реплику в отрепетированную критику. — Учитывая ограниченность его экипажа, будет интересно посмотреть, как долго даже такая простая система останется функциональной.
— Вы правы, мои повелители, — ответил Маккавей глубоким, серьёзным голосом. — Честно говоря, лифт оказался настолько нам непонятным, что мы были вынуждены удалить его.
Командиры сангхейли обменялись растерянным взглядом. Но прежде чем любой из них успел спросить, как же Маккавей даст им исследовать верхние палубы, вождь при помощи своих мощных рук подтянулся на лестницу, оставив ошарашенных сангхейли, пялящихся в верх шахты.
За свою жизнь Маккавей унизил немало врагов. Но немногие победы услаждали его так, как тогда, когда он вслушивался в попытки надменных сангхейли взобраться и спуститься по лестницам. В отличие от джиралханаев (да и всех других двуногих рас Ковенанта) колени у сангхейли изгибались назад, а не вперёд. Такое необычное строение сустава не мешало их движению по земле, зато сильно осложняло карабканье. К концу инспекции сангхейли выдохлись, обиделись и были совершенно счастливы сплавить неисправный крейсер и его хитрого варвара-капитана из своего флота.
Приятное воспоминание поддерживало в Маккавее достаточно хорошее настроение даже в тот момент, когда он проскочил проход, отмеченный мигающими треугольными символами. Ими помечались части корабля, пришедшие в негодность — в некоторых случаях опасную — и вождю пришлось их запереть ради собственной безопасности экипажа. Маккавей знал, что с этой точки зрения последними смеяться будут сангхейли. Его экипаж был сильно ограничен технически. Они боролись только за то, чтобы не дать урезанным системам "Быстрого Преобразования" полететь окончательно, и некогда могучее судно теперь было не более чем исследовательским буксиром министерства Спокойствия, каким ему и позволяли быть сангхейли.
К моменту достижения дна шахты настроение вождя ухудшилось. Но едва он повернул в проход, ведущий к шлюзу ангара, его мрачность быстро превратилась в тревогу. В ангаре царила смерть. Маккавей мог её почуять.
Когда шлюз циклически открылся, первым, что увидел вождь, был след от ожога, тянущийся вдоль всей палубы ангара. По обе стороны от него лежали обугленные панцири по меньшей мере десятка янми'и — крупных разумных насекомых, ответственных за обслуживание "Быстрого Преобразования". Ещё больше крылатых панцирных существ сидело на раздвоенном корпусе одного из десантных кораблей "Дух". Светящиеся комплексные глаза янми'и все как один смотрели на причину бойни — спасательную капсулу киг-яров, которая пролетела через весь ангар.
Мёртвые насекомые не расстраивали Маккавея; тёплые палубы вокруг прыжкового двигателя "Быстрого Преобразования" были наводнены более чем сотней янми'и, и, хотя они не могли размножаться без королевы, их потери меркли в сравнении с другой жертвой капсулы — одним из челноков "Дух". Низко посаженная кабина корабля замедлила движение капсулы, тем самым спасая следующий "Дух". Однако капсула всё же оторвала кокпит от двух вытянутых пехотных отсеков, разбив его о дальнюю стену одного из мерцающих энергетическими полями люков ангара. "Дух" был безоговорочно потерян. Урон, причинённый ему капсулой, был выше умений янми'и.
Нрав Маккавея вспыхнул. Ещё несколько сердитых шагов, и он пересёк ангар, подойдя к племяннику, стоящему позади потрёпанной капсулы. Молодой джиралханай был подобен наковальне: такой же тяжёлый и широкий. Он был покрыт жёсткими чёрными волосами, начиная с коротко стриженного ирокеза на голове и до пучков на широких двупалых ногах. Однако шерсть у него уже обладала более взрослыми серебряными вкраплениями, как у дяди. Если бы можно было судить по одному цвету, юноша был отмечен величием.
«Хотя, судя по беспорядку, — проворчал Маккавей про себя, — ему ещё многому предстоит научиться».
— Прости за то, что потревожил трапезу, дядя.
— Моё мясо подождёт, Тартарус, — вождь воззрился на своего племянника. — А моё терпение нет. Что ты хотел мне показать?
Тартарус пролаял приказ десятому и последнему члену стаи Маккавея, сероватому монстру по имени Воренус, стоявшему рядом с капсулой. Воренус вскинул кулак и громко постучал по верхней части люка капсулы. Спустя мгновенье послышался приглушённый звук пневматики, сопровождавший открытие люка, а потом в поле зрения возникло лицо унггоя в маске.
— Твой компаньон в порядке? — спросил Тартарус.
— Уже лучше, — ответил Дадаб.
Бакенбарды вождя взъерошились. Он расслышал намёк на упрямство в голосе унггоя? Эти существа едва ли были известны за отвагу. Затем он обнаружил, что унггой носит оранжевую тунику дьякона. Не очень высокий чин, но он обозначал существо как официального представителя министерства.
— Так вытаскивай его, — прорычал Тартарус. Иной джиралханай порвал бы нахального унггоя в клочья. Но Маккавей ощущал в запахе своего племянника больше волнения, чем гнева. Джиралханаи выражали свои эмоции через резкий выпуск феромонов разного типа. И, хотя по мере взросления Тартарус учился контролировать эти проявления, он не мог не выдать на весь мир, что внутри капсулы было что-то интересное. Вождь даже не мог представить себе, насколько интересное, пока дьякон, теперь стоящий своими приземистыми ногами верхом на люке, не потянулся обратно в капсулу и не вытащил аккуратно на общее обозрение хурагока.
То, что Пророки были специально квалифицированы для работы со священными реликтами Предтеч, было догматом веры — сан'шайуум обладали знаниями более достаточными, чем у любой другой расы Ковенанта, для создания практичных технологий из сложных систем артефактов. Однако все в Ковенанте знали — и пусть признавать этот факт было святотатством — что усилия Пророков в значительной степени поддерживались хурагоками. Маккавей знал, что у этих существ имелось сверхъестественное понимание артефактов Предтеч. А ещё они могли починить почти всё, до чего дотрагивались...
Неожиданно вождь усмехнулся так энергично, что заставил янми'и взлететь и исчезнуть в открытом воздуховоде ангара. Из всех запретов сангхейли присоединение хурагоков к его экипажу был самым критическим. Но вот один из них был тут. И пусть допустить существо к починке намеренно отключённых систем было серьёзным преступлением, даже сангхейли не могли возразить против того, чтобы оно провело необходимый ремонт.
— Славное начало нашей охоты, Тартарус! — вождь хлопнул по плечу своего племянника лапой и весело встряхнул его. — Идём же! Вернёмся к зверю, пока на нём ещё осталось мясо для выбора! — Маккавей повернулся к Дадабу, который как раз осторожно передавал хурагока Воренусу. — А если нет, — прогремел вождь всё тем же радушным тоном, — значит, наш новый дьякон благословит второй поднос!